Издательство "Сеанс" выпустило в свет книгу Сергея Добротворского "Кино наощупь" - это сборник статей и лекций известного петербургского киноведа, добротно иллюстрированный и снабженный подробным справочным аппаратом. Сергей умер 27 августа 1997 года, на тридцать девятом году жизни, и вот, спустя четыре года после смерти, пришел к бывшим современникам уже в виде чистого разума.
    За редким исключением, чисто киноведческие труды читать невозможно - они написаны на особом птичьем языке и наполнены смутно мерцающими смыслами. Добротворский писал и умно, и ясно. Часто - афористично. Вот, к примеру, исчерпывающее на мой взгляд, определение Голливуда: "...пресловутый Голливуд, над загадкой которого тщетно бьются отечественные режиссеры, это вовсе не клиповый монтаж, многокамерная съемка и необременительная для нравственности доза эротики. Голливуд - это прежде всего умение показать, что такое хорошо и что такое плохо, под таким углом зрения, что любой зритель должен либо согласиться, либо признать, что у него самого непорядок с моралью и элементарными критериями человечности" ("Кавказский призовой круг"). Или научно-точное определение того, что случилось с нашим авторским кино в девяностые годы: "Без языка" оказалась не только "улица", но "башня из слоновой кости". Апокалиптически мыслящие режиссеры дружно крадут у Тарковского. "Чернушники" одалживаются у Германа. Языковых накоплений нет. Есть только индивидуальное фонды тех же Тарковского и Германa, постепенно девальвируемые эпигонами" ("Наследники по кривой"). Или о Квентине Тарантино: "В традиционной комедии зрители смеялись, когда герой поскальзывался на банановой кожуре. После Тарантино зрители смеются, когда герой, споткнувшись, выстреливает по окружающим обойму, а лучше - две." ("Тарантино в Европе: войти просто, выйти невозможно")... Сочинения Добротворского принадлежат к особому роду словесности, возникающей из сложного сочетания литературной одаренности, любви к какому-либо виду искусства, личной скромности и азарта рассуждения.
    Талантливое описание своего понимания художественного произведения сродни и философии, и литературе. Добротворский прикипел душой к кино, и его мысль двигалась по формам кинематографа с особенной страстью, - кажется, этот бесплотный, таинственный и притом рукотворный сон человечества манил его больше, чем плотная и малоподдающаяся на происки мысли действительность. Взявшись за книгу, читатель отправится в плодотворное путешествие по веку кино, ведомый живой и острой мыслью автора, к нашей общей печали унесшего "а край, откуда нет возврата" и громаду своей эрудиции, и недремлющий аналитический разум, и на редкость изящную иронию.
    Не откажу себе в удовольствии привести пассаж из статьи Добротворского "Заграница, которую мы потеряли" (она посвящена советским картинам о "зарубежной жизни"): "Никогда больше на нашем экране не появятся прогрессивные западные журналисты с усталыми глазами и их продажные коллеги с неспокойной совестью, антифашисты в сувенирных беретах и экс-узники концлагерей, поднимающие пронумерованные руки в интернациональном приветствии "рот фронт!"... Никогда больше мы не увидим льстивых дипломатов-шпионов и сильно декольтированных шпионок, влюбчивых парижанок в пальто из кожзаменителя и американских конгрессменов в чешских галстуках... Не будет больше Лондона, снятого во Львове, и Вильнюса, загримированного под Берлин, пачек "Мальборо", набитых "Космосом", и баночного пива, которое редко открывали в кадре, потому что чаще всей группой открывали еще до съемки...
    Пропажа огромного региона с культурной карты мира прошла незаметно - ни до, ни после ни в одной стране Европы или Америки не влюблялись, не боролись за мир, не закуривали и не танцевали рок-н-ролл так, как в Загранице, созданной советским кино, в секретной республике, населенной прибалтийскими актерами и польскими актрисами". По-моему, ужасно смешно, но еще и какая-то трогательная нота звучит - точно эта комическая заграница чем-то странно дорога и мила самому автору. Казалось бы, что ему, знатоку, часто забирающемуся в такие дебри, в которые, не рискуя сломать себе шею, может забираться только очень образованный человек, (сошлюсь на статью "Бергман и Дрейер" или на блестящую лекцию "Кино: история пространства"), до жалких советских фантомов? Но Добротворского будто притягивало такое - исчезающее, обреченное, утраченное. Мило то, что пропало, потеряно... Он и героев любил особенных - трагических бунтарей, одиночек вроде Мачека-Цыбульского ("Пепел и алмаз" Анджея Вайды), и кино ценил давнишнее настоящее, обмолвившись как-то в лекциях: "По моему глубокому убеждению, история кино кончается в 63-м году, после этого начинаются, так сказать, "актуальные проблемы аудиовизуальных коммуникации".
    Сознание Сергея Добротворского было редким, драгоценным, нежным и сложным цветком, выросшим на фантасмагорической петербургской почве, и для него кинематограф явился естественной и наилучшей средой обитания. Он был сродни тем молодым героям своего времени, которые искали полетов во сне и наяву по рок-клубам и рок-подвалам, издавали самодеятельные философские журналы тиражом в двадцать экземпляров и, разбуженные среди ночи (хотя они редко спали по ночам), могли с любого места исполнить любую песню "Битлз". Те из них, кто не вышел в окно, к 90-м годам сделались хорошими профессионалами.
    Таким стал Добротворский. После безупречной графики его рассуждений читателю должна вконец опротиветь "массовая", вульгарная кинокритика с ее дешевым зубоскальством и повальным невежеством. Бескорыстный и мечтательный, Сергей был серьезный работник, зарабатывавший умом и знаниями каждую строчку. Буржуазного мира он, конечно, не любил, и слова о "героическом пессимизме" Луиса Бунюэля написал, по-моему, лирически: "Под конец жизни Бунюэль в открытую свел счеты со своим главным врагом - маленьким буржуа, живущим в мире тошнотворных иллюзий, рабом привычек, обычаев и правил. В отличие от него, Бунюэль твердо верил, что все в мире идет к худшему".
    Книга Добротворского "Кино на ощупь", композиционно сформированная последовательно времени написания статей (с 1990 года по 1997-й), заключает в себе драматическую коллизию сильного роста мысли, оборванного внезапно. Очевидно, что этот человек мог бы написать прекрасный учебник по истории кино, издать не одну книгу. Что ж, все-таки свою часть дистанции на вечной эстафете культуры Добротворский прошел и отдал эстафетную палочку другим, чтобы они, в свою очередь, мыслили и страдали.
    "Кино на ощупь", появившись в Доме книги, было вмиг раскуплено и даже опередило по продажам Б. Акунина. Сергей бы удивился. Он не искал славы. Он никого никогда не хотел опережать. Он просто хотел сидеть в первом ряду и смотреть кино. "Я надеюсь, вы настоящие киноманы и садитесь всегда в первом ряду, когда смотрите кино; и это нормально, потому что настоящий киноман всегда садится в первом ряду, он как бы входит в экран, границы экрана как бы раздвигаются, и вы входите внутрь, что, собственно, и было задумано великой ересью кинематографа..." ("Кино; история, пространства").
   
   
   
   Сергей Добротворский

назад

наверх

первая страница

поиск

английская версия